Минувший концерт Кубанского симфонического оркестра из цикла «Русские классики» начался с минуты молчания в память о трагедии в Кемерово.
Когда музыканты, взяв в руки инструменты, молчат, это страшно. Непривычно тихие в их руках гобои, флейты, скрипки, кларнеты – это чья-то неспетая мелодия, прерванный на взлёте смех. В каждом мгновении минуты молчания бился, стучал и не мог найти выхода сгусток эмоций, которыми страна, наша Родина жила последние дни марта, окрасившие мир в трагические тона.
Русская симфония (музыкальный аналог русского романа) тем и хороша, что умеет «объяснять» то, что на первый взгляд в объяснениях не нуждается. Ведь симфонизм, как определил его русский музыковед Борис Асафьев, это развитие содержания. А содержанием русской симфонии является сама жизнь.
Поэтому присутствие русской симфонии (концерта, увертюры, фантазии) в филармонической программе всегда придаёт ей некий концепт, конструктивную идею. Нынешний концерт не стал исключением. А отблеск трагических событий поднял восприятие музыки на новый философский уровень.
Ах, как жаль, что Александр Николаевич Скрябин не успел написать Мистерию! Может быть, в его новом мире, к которому он так стремился, построенном по законам красоты и гармонии, не нашлось бы места «Зимней вишне». Первое, что поразило в Концерте для фортепиано с оркестром А.Н. Скрябина, его удивительно современное звучание. Словно не было ста двадцати лет, отделяющих нас от года написания этой музыки. Словно она вышла из-под пера композитора только вчера. Её нерв, её монологичность, её вопросы, на которые не находится ответа, – и вместе с тем изящество, аристократизм и воля. Всё это прозвучало в исполнении лауреата международных конкурсов Максима Тимофеева. Оркестровая линия, не столь «лидирующая», как партия солиста, под управлением Дениса Ивенского отличалась особенной чуткостью.
«Мама, а в центре драмы всегда находится человек», – прокомментировала моя выросшая (на «Русских классиках»?) дочь «подводку» к «Ромео и Джульетте» П.И. Чайковского. О том, что Пётр Ильич трактует симфонию как музыкальную драму.
Как это верно: человек всегда находится в центре всего...
Я слушала Торжественную увертюру «1812 год» и думала над словами ведущей Екатерины Славянской. Она рассказывала о том, как Пётр Ильич писал увертюру в селении Каменка, где в те годы были живы воспоминания об Отечественной войне, как композитор общался с потомками декабристов.
Музыка воспевала величие русского духа. А в голову непрошенной темой приходили погибшие на пожаре дети...
Оптимистических трагедий не бывает.
Есть русская симфония.
Есть великая музыка, написанная человеческим гением, над которой ни время, ни сама смерть не властны.
И есть человек, чьи бездумные поступки бросают великую страну в пропасть...
Нелли Тен-Ковина
Фото: Елена Самородняя
